Форс-мажор - Страница 22

Голова больше не болела, зато проснулся зверский аппетит. Я решил перед дорогой пообедать в недавно открывшемся кафе, припарковал машину около театра драмы, где трое сопливых мальчишек, шныряющих около колонки, вызвались помыть машину за сто рублей. Я сторговался до семидесяти, вытащил коврики, закрыл двери и пошел кушать цыпленка табака, единственное блюдо, которое готовили в этом дешевом притоне более или менее качественно. В нашем городе днем пообедать практически невозможно.

Сидя за грязным столиком по соседству с двумя опохмеляющимися алкашами, я в который раз за последние три дня размышлял о смысле жизни в целом и о своей жизни в частности. Получалась полная бессмыслица. Я ни до чего не додумался, единственное, что я понял, это то, что к матери мне съездить попросту необходимо. Конечно, ей глубоко наплевать на мои проблемы, наверняка она не скажет мне ничего хорошего, но я знал, что мне станет значительно легче, если я ее увижу.

За три дня весна окрепла, солнце палило нещадно, отражаясь в бесконечных разливах по обеим сторонам дороги, вспыхивало и справа и слева и спереди, и даже в зеркале заднего вида. Никуда нельзя было деться от этого веселого артобстрела, оставалось только щуриться. Грачи вместе с воронами и галками склевывали с теплого асфальта останки раздавленных сусликов, взлетая прямо из-под капота. У некоторых жадность брала верх над осторожностью, и тогда они сами становились пищей для своих собратьев. Весна - самое подлое время года. Она дарит надежду, а надежды никогда не оправдываются.

Лесное, Пешня, Опарино, Ивановка, Белозеро - я знал наизусть все деревни по пути домой. Но они были для меня всего лишь - дорожными знаками, отметками на трассе, что-то вроде подъемов, спусков или ухабов. А ведь кто-то рождается в этих поселках, живет, может быть, всю жизнь и умирает, так и не узнав, что его родной Алексеевки нет ни на одной, даже самой подробной карте, и только старый дорожный указатель да почтальон знают о ее существовании. Мне часто приходилось мотаться по области и я определил свою философию трассы, где каждый участник движения является для другого лишь частью окружающего, непрерывно меняющегося за окном пейзажа, и только во время остановки, после встречи, после сигареты, после взгляда глаза в глаза или, не дай бог, аварии, мы становимся друг для друга событием, отметиной в жизни. Ты одинок, пока едешь. Поэтому дальнобойщики так радуются и включают фары, когда видят встречные родные номера.

Я проехал ровно половину пути, когда за леском показался знак: «Куст вербы» - 1 км». Десятки раз проезжая мимо этого знака, я думал о том, какое, это должно быть, романтическое место, в котором расположена деревенька с таким красивым названием. Десятки раз я думал об этом и проезжал мимо, а сегодня я сделал то, чего сам от себя не ожидал. Я скинул газ и свернул на проселочную дорогу. Мне так хотелось, чтобы этот куст вербы стал впечатлением. Я проехал по жуткой колее, расплескивая в стороны веселую жижу и безобразно пачкая машину, поднялся на пригорок и увидел хутор из семи домов, остов полуразвалившейся фермы и два фонарных столба: никакой вербы, никакой романтики. Только грязь повсюду. И вообще, верба - это не кустарник, а дерево! Идиоты…

Я оставил машину около калитки и, перепрыгивая через лужи, прошел во двор. Мне навстречу, вяло помахивая хвостом, вышел наш старый дворовой кобель Кабияс. Этого урода я помню всю жизнь. На мой взгляд, он был вечным, столько, сколько прожил этот вислоухий сторож, собаки точно не живут. Своим долголетием он обязан прирожденной лени, которой страдал с детства. Его даже не надо было сажать на цепь, ему лень было убегать. Зная эту его черту, все течные суки поселка сами лазили к нему, оставляя клоки шерсти на занозах штакетника. Последние полгода он прикидывался слепым. Но меня не обманешь, просто он обленился до такой степени, что приучил мать заталкивать жратву ему прямо в пасть.

Матери не было. Я открыл дверь своим ключом и, погрузившись в запахи детства, прошел к холодильнику, чтобы выложить подарки. После этого я минут десять бестолково шарахался по дому, подмечая изменения произошедшие в мое отсутствие, потом надел калоши и вышел за околицу. В прошлом году я нанял бригаду строителей, которые целую неделю работали на усадьбе, меняя забор, кровлю и обновляя фундамент. Они обшили дом вагонкой, покрыли олифой, после чего нашу старую избу невозможно было узнать. Когда строители уехали, мать, ознакомившись с плодами их труда, расплывчато похвалила неизвестно кого, сказав в пустоту: «молодцы». Сейчас, когда их работа пережила зиму, я придирчиво рассматривал результаты, пытаясь найти изъяны. Изъянов я не нашел.

Собственно, делать мне было больше нечего. Я погладил пса, зашел в дом и стал смотреть телевизор.

- Что-нибудь случилось? - спросила мать с порога вместо приветствия.

- Почему ты так решила? - удивился я.

- Просто сегодня - вторник. А твой день - суббота. Иду, смотрю, машина…. С чего бы это?

- Соскучился, - осторожно сказал я.

- Ха, - усмехнулась мать.

Она разделась и прошла на кухню.

- Пойди поищи яйца, - коротко приказала она. - Я приготовлю поесть.

Я сходил в сарай и насобирал целую миску яиц, доказав перепуганному петуху, что он, в общем-то, никто.

Мать встретила меня у порога, забрала миску и спросила:

- Ты ночуешь?

- Вроде как.

- Во двор вода затекает. Как припекло, вся грязь у колодца. Канава, что ли, засорилась.

Я развернулся и пошел под навес за лопатой. Я копал канаву дотемна, а когда вернулся, мать опять не пустила меня в дом, отправила в погреб за картошкой.